На большом валуне на берегу реки Алазани сидел мужчина могучего телосложения, в богатой черкесске и мягких кожаных чувяках, невидящим взглядом смотрел на стремительно бегущую воду и строгал охотничьим ножом толстый ореховый прут. Невдалеке на мелководье, время от времени поднимая тревожный взгляд на своего хозяина, шумно и с удовольствием пил воду вороной, иссиня-чёрный конь.
Именно конь и привлек внимание Мераба. Утром, напоив и отправив на выпас скотину, он, возвращаясь домой, с удивлением увидел на противоположном берегу коня невиданной красоты и стати. Он повернул обратно и шагнул на деревянный мостик, перекинутый через Алазани в полусотне шагов от его дома. Ступив на тот берег и намереваясь обратиться к незнакомцу, Мераб неожиданно побледнел, выражения крайнего удивления и искренней радости стали сменять друг друга на его лице:
- Господь Всемогущий, Матэ, брат мой, ты ли это?! Как такое может быть, я ведь был на твоих похоронах???
- Даже похоронили меня без меня, - сказал, улыбнувшись, Матэ, поднялся на ноги и развел руки в стороны, - иди сюда, брат, я тебя обниму…
…Сидя за столом на балконе дома Мераба, два побратима за бесконечными чарками вина вспоминали детские и отроческие дни. Как на берегу этой самой реки мальчишками вместе купались, как дрались и как потом втайне ото всех побратались, сделав глубокие надрезы на руках и смешав кровь. Как весь район дивился на крепкую дружбу высокого, стройного красавца Матэ и коренастого, вечно улыбающегося крепыша Мераба. Как благодаря им два села, осетинское и грузинское, стали более дружными, и все споры по поводу пастбищных земель потихоньку сошли на нет. А потом началась война, которую потом назовут Первой мировой, и Матэ ушел воевать. Война закончилась, выжившие вернулись, а Матэ все не было. По прошествии трех лет его родственники справили по нему поминки, потому что ни в Осетии, ни в Грузии он не объявился, и его сочли погибшим…
Матэ молча слушал воспоминания друга, но мысли его были далеко. Его терзал тот же вопрос, который не дал ему зайти в родное село. Он не знал, дожидается ли его красавица Азау, которую Матэ засватал перед самой войной. Шутка ли, пять лет прошло с окончания войны. Но Матэ не мог вернуться тем же бедняком, каким уходил на войну, и он все откладывал свое возвращение, пока не заработал денег на коня и подарки своей невесте и ее родственникам. А ждет ли она его, если родные уже похоронили?..
- Скажи мне, - перебил он неожиданно Мераба, - не доходили ли до тебя какие-нибудь новости из моего села? Что там слышно, как люди поживают?
- Слава Всевышнему, все тихо и мирно, - начал Мераб, прекрасно понимая, что хотел спросить у него побратим, да гордость не позволила. Но точно так же нельзя было сразу рассказывать о семье Азау, это было бы почти оскорблением, да и вести, по тому, что люди говорили, были недобрыми. Поэтому, рассказывая другу про его односельчан, Мераб потихоньку собирался с мыслями, - кроме тебя с войны вернулись все, а сыновья Ахмата и Митро и вовсе с Георгиевскими крестами. Страна у нас теперь другая, да ты и сам знаешь, потихоньку приноравливаемся, вроде крестьянину и рабочему человеку жить стало легче. Герасим стал у вас председателем колхоза, люди им, говорят, довольны…
Мераб, не торопясь, рассказывал. Дойдя до самого нужного дома, он вздохнул:
- Заур, говорят, в прошлом месяце выдал дочь замуж. Говорят, свадьба была скромная, сваты быстро забрали невесту и уехали..., - Мераб быстро перескочил дальше, - у друга твоего, Михаила, уже двое сыновей…
Матэ замер и превратился в каменное изваяние. Он уже ничего не слышал и не видел, в голове вихрем проносились мысли, хаотично сменяя друг друга, однако, на лице его не дрогнул ни один мускул. Поняв, что его не слышат, через некоторое время Мераб замолчал. Матэ встал:
- проводи меня, брат.
- по вашему обычаю, поблагодарим Святого Георгия, который сопутствовал тебе, уберег от смерти, привел домой. Пусть также он тебе сопутствует в течение твоей жизни, указывает правильный путь и бережет от ошибок!
- Аминь. Пусть в доме этом будет полная чаша, изобилие не покидает эту семью, пусть хватает вам всего и для себя, и для близких и друзей, пусть гости не переводятся в этом доме! Прощай!
Жена Мераба, слыша рассказ мужа, всё порывалась вмешаться, однако, горский этикет не позволял женщине вклиниваться в разговор мужчин. Но когда она увидела, в какую сторону повернул коня Матэ, она не выдержала, истошно заголосила:
- Стой, окаянный! Не слушай этого пьяницу, Заур замуж выдал снова старшую дочь, у нее первого мужа убили! Ждет тебя твоя Азау, на похороны твои она не пришла и прокляла всякого, кто туда пришел!
Матэ в седле покачнулся. И подул ветер, которым в глаз ему занесло крупную соринку. Иначе откуда на щеке двухметрового горца могла появиться крупная мужская слеза?...
Матэ, конечно же, женился на Азау, которая до конца дней так и не заговорила с родственниками мужа, устроившими в свое время по нему панихиду. Она не смогла им простить неверие. Не помог даже бычок, которого заколол дядя Матэ в честь примирения. Азау чуть смягчилась, приняла родственников мужа, оказывала им все предписанные традициями и обычаями уважение и почет, но заговорить не заговорила.
Спустя много лет внуки спрашивали у Матэ, правда ли он собирался уехать, не заезжая в родное село, услышав, что невеста его вышла замуж за другого. Дед улыбался и в тысячный раз благословлял Манану, супругу уже покинувшего к тому времени этот мир побратима…